Она вспыхнула и, волоча ноги, пошла за ним наверх.
Не сказав ни слова, Ги взял книгу и принялся читать. Лили пыталась отвлечь его внимание, поворошив кочергой в очаге, потом стала расчесывать волосы тут же, сидя рядом с ним, но Ги даже не взглянул на нее. Лили взволнованно прошлась по комнате и наконец, собрав все свое мужество, спросила:
— Милорд, а какова будет моя дань? Ги спокойно встретился с ней взглядом.
— Моя постель очень холодна вот уже много ночей. Сегодня вы согреете ее, cherie. — И он снова сосредоточился на книге. В опочивальне воцарилось молчание.
Лили ушла на свою половину и взялась за рубашку, которую шила для него. Медленно и задумчиво работала она иглой. Шитье успокаивало, к ней вернулась уверенность в том, что Ги только хвастался, ничего он за час не выучит — это невозможно.
Она подошла к нему, когда срок еще не истек, и сказала:
— Милорд, время, о котором мы договорились, истекло, давайте же послушаем, чему вы научились.
Ги злорадно усмехнулся и начал читать первую страницу на превосходном сакском языке. Добравшись до конца страницы, он торжествующе взглянул на Лили и увидел на ее лице такое смятение, такое отвращение к тому, что ее ожидает, что сделал ошибку и, откашлявшись, сказал:
— Я не могу разобрать вот здесь, в конце. Помогите мне прочесть эти строки, леди.
На ресницах Лили блестели слезы.
— Благодарю вас, — мягко сказала она.
— Мужчине нелегко управляться со зверем, именуемым вожделение, Лили. Доброй ночи!
Вскоре она расслабилась и наконец погрузилась в сон, но Ги снедало необычное беспокойство. Он то и дело ворочался на огромной кровати, ему очень хотелось, чтобы Лили была рядом с ним. В конце концов он тихонько выскользнул из постели и подошел к ней. Ги долго смотрел на спящую девушку, потом опустился на колени подле кровати и осторожно коснулся ее волос. Их шелковистость привела его в еще большее возбуждение, он жаждал узнать, какова на ощупь ее кожа. Ни одну женщину он не хотел так сильно, как Лили. Ги едва сдерживал себя. Он жаждал скользнуть к ней в постель и ласкать каждый изгиб ее тела. Ему хотелось прижаться губами к ее губам, слиться с ней, дать полную волю страсти и испытать всю роскошь разделенного чувства. Ги обуздал свои яростные желания и оставил ее спокойно почивать, но таких мук он никогда не испытывал. Завоеватель был завоеван окончательно.
На следующий день вернулся гонец, которого Ги посылал к Вильгельму. Ги понравилось, что он сам позаботился о своем коне, а не поручил это конюху.
Гонец, усмехнувшись, доложил:
— Вильгельм взял крепость Дувр. Осада длилась всего восемь дней. Он был рад получить от вас донесение и посылает вам вот это.
И он вручил Ги свиток.
— Пойдемте в дом, — сказал Ги, — выпьем чего-нибудь согревающего. Расскажите, как настроены жители Дувра.
— Ну, конечно, норманнов они ненавидят. Но все-таки, хоть и неохотно, признали Вильгельма, — засмеялся гонец. — А что им еще остается? Ему уже дали прозвище — Вильгельм Завоеватель. Уверен: он легко возьмет Лондон. А когда станет королем, думаю, большая часть этой ненависти и возмущения умрет сама собой.
— Вильгельма можно ненавидеть, но нельзя не уважать. А что касается саксов, то они никогда не превратятся в норманнов, друг мой. Измениться придется нам. Но это произойдет не скоро. Саксы упрямы, как черти, и у них всем правят обычай и суеверие, — сказал Ги.
— И среди них, как я заметил, немало чудаков. Но мне, признаться, это по душе.
Они рассмеялись.
Ги налил вина себе и гонцу, затем вскрыл запечатанный свиток. Он улыбнулся про себя: Вильгельм писал ему о намерении выступить на Кентербери и захватить заложников, нимало не беспокоясь о том, что письмо могут перехватить. Да, таков этот человек! Он уверен в своей счастливой судьбе. Вильгельм обещал, что, как только будет коронован, пожалует Ги грамоту о передаче в его владение любого поместья, какое он пожелает, но что ему, Вильгельму, понадобится помощь Ги в Лондоне. Он собирается взять город в кольцо и явить врагу такое численное превосходство, что никто не посмеет ему сопротивляться. Герцог приказывал Ги прибыть в Лондон со своим отрядом к концу ноября. «Сейчас только конец октября, — подумал Ги, — значит, еще целый месяц до того дня, когда снова придется взяться за оружие».
Подписал Вильгельм письмо на латыни: «Ego Willenemus cognomine Bastardus».
Вечером во время общей трапезы Ги передал своим людям повеление Вильгельма и долго объяснял, что и как они должны успеть сделать до отъезда. Потом с улыбкой повернулся к Лили:
— Боюсь, я превращаюсь в рачительного хозяина. Вы не представляете, скольким вещам я научился с тех пор, как приехал сюда. Например, я узнал, что, оказывается, половина коровьего стада должна быть забита ко дню Святого Мартина. А от овец можно получить столько сыра и шерсти, что их зимнее содержание полностью окупится. Однако если позволить овцам кормиться травой, которую прихватило заморозком, у них начнется афта, болезнь рта, и они не смогут есть. Я готов распространяться на эти темы до бесконечности, но вам это смертельно наскучит.
— Я думаю, что это наскучит вам, милорд, и вы с радостью вернетесь к битвам и будете уничтожать мой бедный народ. Вы все — жестокие варвары! — пылко ответила она.
— Нет, леди, — вмешался в разговор Рольф, — вот когда мы бились с неверными, то действительно видели жестокость, да такую, что вам и в страшном сне не приснится. Пленникам выкалывали глаза, их кастрировали, человеческими головами играли, как мячиками. А мы — христиане.